Закон о запрете цензуры в СССР приняли 35 лет назад
Безусловный партийный контроль над прессой и культурой был столпом советской власти, без которого она не мыслила свое существование. Когда однажды при Брежневе встал вопрос об отмене цензуры, дальновидный товарищ Суслов сказал: «От отмены цензуры в Чехословакии до ввода наших танков прошел год. Чьи танки и когда мы будем вводить в Москву?» Он не ошибся. В 1990 году приняли новый закон о печати, который окончательно уничтожил «царство лжи» и открыл людям глаза на то, в какой стране они живут. Но вместе с отменой цензуры рухнул и весь Советский Союз.
Газеты должны быть предсказуемыми
Цензура была одним из главных атрибутов советской общественной жизни эпохи застоя. После свержения Никиты Хрущева в 1964 году Политбюро во главе с Леонидом Брежневым отказалось от всех планов по введению в стране свободы печати.
Все острые углы, вскрытые в хрущевскую оттепель, вроде правды о сталинских репрессиях, «сгладили напильником». Согласно новой идеологической доктрине, Сталин был автором великих свершений, хоть и перегнул с жесткими методами и культом личности. В кино теперь его изображали кем-то вроде вежливого пожилого кавказского интеллигента или восточного мудреца на троне — образ не имел ничего общего с реальностью, поскольку настоящий Сталин в приватном общении, напротив, был груб, прямолинеен и не пытался умничать.
На все, что было яркого, вроде поэтов-шестидесятников и авангардного искусства, — накинули покрывало. Искусство должно было быть «нормальным» по форме и оптимистичным по настрою: показывать, как хорошо людям жить в СССР, и что дальше они будут жить еще лучше. Писатели и режиссеры должны были прославлять подвиги комсомольцев в Гражданскую войну и рассказывать о борьбе советских партизан в немецком тылу, не перегибая с ужасами и жестокостью.
Цензоры тщательно выискивали в любых материалах не то что критику СССР, а любые намеки и иносказательные фразы, которые читатель мог интерпретировать как крамолу.
Например, в «Обитаемый остров» Стругацких внесли около 800 правок, поскольку цензорам фашистское государство «Неизвестных отцов» напоминало СССР. Главный идеолог КПСС, товарищ Суслов, пытался запретить выход фильма «Семнадцать мгновений весны» за то, что в нем «не показан подвиг советского народа в войне». Лишь глава КГБ Юрий Андропов не дал запретить фильм, ответив, что не мог же весь советский народ работать в немецкой разведке.
Но хуже всего приходилось газетчикам. Еще при Хрущеве Суслов возмущался: «Подумайте только, открываю утром «Известия» и не знаю, что там прочитаю!» Во время застоя он постарался сделать все, чтобы эту проблему решить, — благо, все издательства и так были государственными, так что трудностей не возникло.
В итоге советская пресса всю брежневскую эпоху жонглировала небольшим набором типовых сюжетов. Отчеты об урожаях и надоях, о подвигах шахтеров и металлургов, репортажи о страдании народов под пятой капитализма, о кризисе в экономике США, об израильской военщине, об очередном съезде или пленуме, философские статьи о важности рабочего коллектива, здравицы в адрес партийных вождей и тщательно отцензурированные письма в редакцию (иногда и вовсе подложные). Некоторые журналисты пытались это разбавлять и делать интересные тексты. Например, корреспонденты «Комсомольской правды» вели «блоги» о путешествиях, в других изданиях выходили рассказы и повести молодых писателей, — но в целом советская пресса захватывающим чтивом не была.
Нельзя обманывать весь народ слишком долго
Колоссальный удар по советской цензуре нанесла Чернобыльская катастрофа 1986 года. В эпоху застоя советские граждане, разумеется, догадывались, что газеты замалчивают проблемы и преувеличивают успехи. Но жизнь, как считалось, идет своим чередом, пусть и не такая богатая, как в Америке.
Взрыв на ЧАЭС все изменил: страну накрыло радиоактивное облако, а в газетах и по телевизору об этом не было ни слова.
Первые сообщения о взрыве появились по телевизору лишь спустя два дня и заняли двадцать секунд, а тон был такой, будто горел коровник на окраине Тамбова. В итоге даже в непосредственной близости от реактора эвакуация началась с большим опозданием, а в Киеве тысячи людей вышли с детьми на первомайскую демонстрацию, не зная о том, что дышат радиоактивной пылью. Правду о катастрофе люди могли узнать лишь из пойманных по радио «вражьих голосов» — «Голоса Америки» (организация включена Минюстом в список иноагентов), «Би-би-си» и «Немецкой волны».
Народ был в ярости — одно дело врать о нищете и разрухе на Западе, а другое — молчать о том, что несет прямую угрозу жизни людей. В ярости был и сам Горбачев. «Мы не получали информации о том, что происходит. От ЦК все было засекречено… Во всей системе царил дух угодничества, подхалимажа, групповщины, гонения на инакомыслящих, показуха, личные связи и разные кланы вокруг разных руководителей. Этому всему мы кладем конец», — говорил он.
В итоге Советский Союз стал переходить к политике гласности.
4 сентября 1986 года Главлит — главный советский цензурный орган — издал приказ, согласно которому отныне в печати и литературе следовало фильтровать лишь разглашение гостайны и прочие военные секреты.
В том же месяце прекратилось радиоглушение «вражьих голосов» — считалось, что теперь их материалы утратят остроту, раз советская пресса будет сообщать о том же самом.
Самыми обсуждаемыми темами теперь стали те, о которых раньше говорить было прямо запрещено: масштаб и характер сталинских репрессий, привилегии партийной номенклатуры, которая выстроила в стране кастовое общество, нищета советских людей, проституция и наркомания. Москвичи, которые застали вторую половину 1980-х в сознательном возрасте, могут помнить очереди у киосков, которые выстраивались каждую среду за свежим номером «Московских новостей». Долгие десятилетия это был унылый пропагандистский листок, выходивший на иностранных языках на западную аудиторию. С тех пор же, как в 1986 году ее главным редактором стал Егор Яковлев, выход каждого номера превратился в городское мероприятие: тираж был лимитирован, и потому люди собирались читать газету на стендах Пушкинской площади.
Завершил трансформацию страны новый «Закон о печати», принятый 12 июня 1990 года. «Печать и другие средства массовой информации в СССР свободны.
Свобода слова и свобода печати, гарантированные гражданам Конституцией СССР, означают право высказывания мнений и убеждений, поиска, выбора, получения и распространения информации и идей в любой форме, включая печать и другие средства массовой информации», — текст был написан простым русским языком, но осознать его значение люди могли не сразу. Советский человек не мог себе представить, каково это: подойти утром к киоску и увидеть заголовки о крахе правительственной политики или мрачные экономические прогнозы.
Суслов был прав
Вкупе с легализацией в СССР предпринимательства, новый закон о печати также позволял развиваться и частным независимым СМИ. В 1990 году в качестве органа «Союза кооператоров» появились газета «Коммерсант», газета «Мегаполис-экспресс», журналы «Столица», «Деловые люди» и «Деловой мир», радио «Эхо Москвы» и «Европа Плюс» и телекомпания «ВИD» — знаменитый создатель «Музобоза» и «Поля чудес».
Некоторые издания открыто позиционировали себя как антикоммунистические, вроде «Независимой газеты» и «Курантов». Закон о печати не делал исключений, и если издание прямо атаковало идейные основы советского государства — это было его право. Некоторые государственные СМИ поднимали мятежи против своих владельцев: например, редакция газеты «Смена» устроила голодовку, чтобы получить независимость от Ленинградского обкома Комсомола.
Бум печати был таков, что в стране наступил дефицит бумаги. Осенью 1990 года из-за этого впервые не вышли очередные выпуски «Комсомольской правды» и «Советской России».
Журналисты начали получать популярность и побеждать на свободных выборах в Совет народных депутатов — сотрудники одного только бюллетеня «Аргументы и факты» получили 6 мандатов.
Но товарищ Суслов, давно лежавший на тот момент в могиле, еще при Брежневе предупреждал: «От отмены цензуры в Чехословакии до ввода наших танков прошел год. Чьи танки и когда мы будем вводить в Москву?»
Старый большевик как никто другой понимал, что ложь — это основа, краеугольный камень советского государства. Оно началось с обещания Ленина дать народу мир, рабочим — фабрики, а крестьянам — землю, что было до смешного циничной ложью по всем трем пунктам. При Сталине ложь стала взаимоувязанной государственной политикой: врали о разоблачении шпионов, рывших тоннель в Лондон, врали о баснословных темпах роста экономики, врали о прошлом и о будущем. По щелчку пальцев в 1939 году, после пакта Молотова-Риббентропа, немцы из злобных фашистов превратились в уважаемых партнеров, о которых в прессе стоило писать лишь уважительно. Эта ложь, вкупе с ложью об успехах военной промышленности и боеготовности армии, стоила жизни миллионам советских людей.
Теперь же в этом фундаменте появилась трещина, по которой начали работать отбойным молотком.
Например, 14 апреля 1990 года в ТАСС было опубликовано сообщение, прямо называвшее виновных в массой казни польских офицеров в Катынском лесу: «Выявленные архивные материалы в своей совокупности позволяют сделать вывод о непосредственной ответственности за злодеяния в катынском лесу Берии, Меркулова и их подручных. Советская сторона, выражая глубокое сожаление в связи с катынской трагедией, заявляет, что она представляет одно из тяжких преступлений сталинизма».
В знаменитом стихотворении Александра Галича, в отрывке, посвященном разоблачению культа личности Сталина, есть строки: «Оказался наш отец не отцом, а с*кою». Теперь же, при взгляде на газетный киоск, у многих жителей СССР складывалось мнение, что ею же оказалось все советское государство.
Поэтому когда в 1991 году СССР пришел к окончательному краху, не нашлось людей, чтобы его защитить. Напротив, они остановили те самые танки, о которых говорил Суслов, когда ГКЧП прислало их к Белому дому.
Так свобода слова похоронила Страну Советов.
Что думаешь? Комментарии
